Всерьез за воров в законе взялись в середине 50-х годов в СССР, где на тот момент опыт лагерной жизни имелся у каждого третьего, а уровень преступности рос ужасающими темпами. Решение о ликвидации законников как воровского класса было принято на уровне министра МВД.

«Белый лебедь» укачал павшие звезды

Наиболее авторитетные воры сидели в Соликамске, в тюрьме «Белый лебедь». Ни «мужиков», ни «шестерок» среди них не было, а потому некому было стирать, выносить парашу, делать другую работу, которая вору «не по масти». Воров заставляли работать, избивали, держали на хлебе и воде. Но законники все равно отказывались от работы. Тогда администрация тюрьмы решила стравить воров друг с другом.

На помощь начальнику тюрьмы прибыл специалист с Лубянки по «перековке» преступников П. Ф. Куратов, в прошлом сам бандит-мокрушник, отлично знавший воровскую психологию.

Один из воров, помещенных в барак усиленного режима (БУР), украл у другого пайку, а улику подбросил третьему «законнику». По подозрению в «крысятничестве» владелец пайки убил невинного. Остальные воры не вмешивались – таков воровской закон: за воровство у своих же – смерть.

На следующий день воров вывели из БУРа, и начальник зоны вновь спросил, будут ли те работать. Те послали «кума» по известному адресу. Тогда ворам сообщили, что их пайка будет урезана наполовину и на все зоны и в «крытки» (тюрьмы) уйдет информация, что воры в «Белом лебеде» «ссучились». И если после этого они не пойдут работать, отправятся по этапу в другие лагеря, где с них не только «снимут корону», но и «опустят». Эту информацию до них довел Пантелей Филатович Куратов. Однако законники стояли на своем.

Куратов, между тем, сообщил, что за «крысятничество» «законники» убили не того. Воры устроили шмон (обыск) и выяснили, кто крал на самом деле. Виновник попросился зарезаться самостоятельно. Воры собрались, было, «решать» и того, кто ошибочно убил законника, да рассудили: только «куму» будет выгодно, если воры перережут друг друга. В результате кандидата в покойники только «раскороновали». Однако стойкости ворам надолго не хватило, «процесс» уже пошел, и воры, как пауки в банке, вовсю «рвали» друг друга в борьбе за лидерство.

Законников в «Белом лебеде» обманом или шантажом заставляли подписывать «покаянные письма». Среди воров было достаточно наркоманов, поэтому сделать это было несложно. Во времена Хрущева подобные послания даже публиковали в центральной прессе. Таких «гнутых воров» или «сук» потом на других зонах «опускали» до низшей тюремной масти. Воров продолжали стравливать друг с другом, и за считаные месяцы они попросту поубивали большую часть себе подобных — при Хрущеве от общего количества воров в законе за несколько лет такой «ломки» остались всего 3%.

Аналогичными методами в «Белом лебеде» «ломали» воров в законе в 80-х годах, «раскороновав» там в общей сложности свыше ста законников.

Роль КГБ в борьбе с законниками

Существует любопытная версия, согласно которой вмешательство в 70-80-х годах КГБ СССР в иерархическую структуру воров в законе в конечном итоге своеобразно отразилось на самой воровской идеологии и дискредитировало незыблемые тюремные понятия. Верхушка идеологов законников в результате этого процесса была заменена.

Якобы сотрудники КГБ с ворами действовали более аккуратно, чем их всегдашние соперники из МВД: брали законников в разработку, вербовали самых авторитетных из них. Обладатели багажа, несовместимого со статусом вора (дом, семья, капитал), шли на сделку охотнее. Причем от своего воровского статуса такие сексоты не отказывались. В качестве примера подобного сотрудничества приводится рассекреченное имя только одного лидера криминального мира того времени – Александра Черкасова.

Начало 90-х годов и массовые случаи появления «буржуазии» среди воров в законе, которым по понятиям нельзя иметь никаких материальных ценностей за душой, «вызревание» «апельсинов» (воров, купивших статус за деньги) – все это, как считают сторонники версии участия КГБ в «мягкой» «ломке» законников, – последствия именно того процесса по дискредитации тюремного кодекса. То, чего «кумовьям» на зонах и в «крытках» не удалось добиться силой, было достигнуто при помощи звонкой монеты.

russian7.ru

«Вор в законе» не выдержал ночной беседы с полицейскими и отрекся от «сана»

Криминальный авторитет Тимоха из 59 лет своей жизни сидел 25, притом не только в тюрьмах бывшего СССР, но и в Германии

Сотрудники полиции провели профилактическую беседу с одним из старейших российских «воров в законе» – уроженцем Белоруссии Александром Тимошенко, известным в криминальном мире под прозвищем «Тимоха Гомельский».

Как рассказали журналистам в пресс-службе МВД по Центральному федеральному округу, в ходе беседы проходившей под видеозапись, «Тимошенко отказался от воровского имени, а также указал, что никогда не участвовал в «воровских сходках» и никому не делал так называемый воровской подход (утверждение в звании «вора в законе»)».

Правоохранители отмечают, что по традициям криминального мира, такие действия являются отречением от своего положения и «сана».

Основанием для проведения «воспитательной беседы» стало то, что на днях Тимошенко был задержан в ночное время возле одного из московских ресторанов. Однако он в настоящее время отбывает условное наказание за хранение 32 граммов гашиша, а потому в темное время суток должен находиться по месту проживания.

Тимошенко сейчас 59 лет, из которых 25 он провел в тюрьмах. При этом он сидел не только на территории бывшего СССР, но и в Германии. Он был осужден на пожизненное заключение за убийство другого криминального авторитета, Ефима Ласкина, однако смог освободиться после апелляционной жалобы.

В последние годы «Тимоху» часто задерживали при разгоне воровских сходок в Москве и Подмосковье.

На нашем сайте действуют правила поведения, которые мы настоятельно просим соблюдать. В комментариях запрещены:

  • ненормативная лексика
  • призывы к насилию, оскорбления на национальной почве
  • оскорбления авторов материалов, других пользователей сайта
  • реклама, ссылки на иные ресурсы, телефоны и другие контакты

Редакция не занимается проверкой контактов, расценивая их как априори вредные для других пользователей. Сообщения с перечисленными нарушениями удаляются модератором. Также мы уведомляем, что редакция не несет ответственности за содержание комментариев, даже если позиция пользователей не совпадает с мнением редакции

www.trud.ru

Опускают вора в законе

Хейфец Михаил Рувимович

Распахнулась дверь камеры — это приняли новый этап в пере­полненную до отказа тюрьму. К нам ввалилась куча малолеток, они кинулись по быстрому занимать свободные места. Последним даже не вошел, а как-то забрел, пугливо косясь на свободные прогалины на нарах и на свой скатанный в руках матрасик, худущий, малорос­лый, с замурзанным, ничтожным личиком арестантик. Вдруг бро­сился к дверям и закричал: «Контролер! Контролер! Меня не в эту камеру!». Но прапорщик, запустив этап гамузом в камеру, уже не хотел разбираться. Я показал несчастненькому на свободное место неподалеку: «Ложись, пока не заняли» — и он, не поблагодарив, во­обще не отозвавшись, задумчиво разложил там матрас.

У воров глаз-алмаз! Через час сюда спустился Виктор Нефедов.

— Почему лег на нары?

Мурзила опустил повинную голову.

— Тебе что, никто не объяснил, где твое место? Поигрывая мускулами, Виктор властно показал под нары. Аре­стантик послушно — как немой — полез туда и затих.

— Не забывай посуду за всей камерой мыть, — вдогонку распо­рядился Виктор.

Пошептавшись у себя наверху с ворами, он спустился в мой угол — в гости. Мурзила, кстати, разместился под нарами точно под мо­им лежбищем.

— Михаил, есть предложение. В камере, сам видел, есть девочка. Едва ли не целка. Не хочешь попробовать сегодня ночью. Хорошая компания подбирается.

То есть меня пригласили на брачный пир воровских чинов — высший жест уважения к политику.

. В последние брежневские годы гуляют по миру слухи о якобы организованных ГБ «пресс-хатах», где уголовники калечат нужных Комитету, но упрямых подследственных. Не хочу защищать ГБ: зная моральный потенциал учреждения, могу все, что угодно, допустить. Но по чести — я совсем не уверен, что избиения и насилия объясня­ются «заговорами» и кознями коварной гебухи.

И в наше время тоже Якову Сусленскому приставляли нож к горлу на этапе, Осадчего пробовали изнасиловать. В конце концов, мне самому Александр Александрович Мартынов, разбираясь с «Местом и временем», обещал: «Если будете отмалчиваться, Михаил Рувимович, мы завезем вас в Потьму и забудем в камере уголовни­ков. Они вас изнасилуют. Знаете, как это бывает? Сначала вам бу­дет больно, а потом прия-я-ятно. ». Я улыбнулся, очень уж забавно смотрелся Сан-Саныч в роли кукловода гомиков, и чуткий капитан сразу перешел к другим темам — выглядеть смешными гебисты вовсе не любят. Но ведь ничего подобного впоследствии не произошло! И потому рост насилия в камерах, о котором в голос говорят сегодня

все, не обязательно объясняется происками ЧК. Это атмосфера, ко­торая обычно господствует в камерах тюрем. Мне и всегда казалось, что полезнее, и честнее подумать не об особом Статусе политзэка (а ос­тальные зэки что, не люди?), а о той уголовно-тюремной ситуации, в которую попадают миллионы парней и девчат. Это гуманнее и точ­нее, чем еще и еще раз порочить КГБ.

В «Справочнике ГУЛАГа» Жак Росси делит зэков 30-40-х гг. по «мастям»: наверху «цветные» («воры. в законе») разных степеней, внизу «фрайера» (или «мужики»), определяемые как «лица, не при­надлежащие к воровскому миру, стало быть, дичь, на которую по­ложено охотиться». В нашу эпоху, когда кадры воров практически почти полностью истреблены (говорят, настоящих «воров в законе» едва наберется десяток на всю Россию), прежняя иерархия замени­лась новой, установленной, как ни удивительно, согласно Уголовному кодексу РСФСР. На самом верху — «особые» (иначе, «полосатики» — за полосатые их робы), ниже «строгие» (зэки на строгом режиме), внизу, на ролях бывших «фрайеров» размещены «усиленный» и «общий» режимы (т. е. сидящие по первому заходу, люди пока что в зонах случайные).

В 70-е гг. «политических» сразу сажали на «строгий режим», и сроки нам давали приличные (со сроком ниже четырех лет я никого практически не встретил в зонах). Однако ужесточение режимов и сроков, как все на свете, имело, наряду с дурными, приятные послед­ствия: мы с «первого захода» попадали в ранг лагерной аристокра­тии, соответственно с нами обращались соседи в камерах.

Чтоб опять-таки не томить рассуждениями — вот «картинка с выставки».

Мой этап прибыл в Целиноград. В приемной начинается сорти­ровка примерно двухсот заключенных, чтоб разместить их в нужном порядке по камерам. Сначала вызывают «общий режим». Отходят в сторону человек сто. Потом — вызов «усиленного»: еще семьдесят. Они выстраиваются отдельной группой. Потом вызывают «строгих»: этих человек двадцать с гаком. Наконец, остаются в строю всего шесть человек. Выкликают «особый режим». Отходят пять «полосатиков». Все две сотни зэков жадно смотрят на единственного оставшегося на месте: кто же этот чудовищно страшный преступник, который страш­нее даже «полосатиков», даже «каторжников»! Когда окликнули, я не без наглой гордости отозвался:

— Особо опасный государственный преступник!!

Мудрено ли, что попав в камеру, сразу был приглашен в почет­ный воровской угол, и пальцем меня никто не смел тронуть!

В конце шестидесятых-80-е же годы получила распространение для политиков новая и относительно более мягкая статья — 190 прим («распространение клеветнических измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй»). Льгот много

больше? Да. Срок не более трех лет, режим —«общий» (больше отоварки в ларьке, писем домой, посылок из дому, свиданий и пр.). Но зато из категории «верха» эти политики сразу оказались в разряде «фрайеров (опять-таки: ничего хорошего не дается без дурного — в комплекте с ним). И когда они пытались вести себя в камерах в со­ответствии с личной моралью, их немедленно «ставили на уши» профессиональные блатные, как поставили бы они и любого быто­вика, пытавшегося нарушить иерархию в камере.

Дополнительные детали: чтоб не подвести обвиняемых под «се­мидесятку», защита на процессах доказывала, что в их действиях «не имелось умысла на подрыв и ослабление советской власти». Если суд принимал аргумент во внимание, он снижал сроки и режим до ста­тьи «190-1», но одновременно такой состав преступления становился предлогом для камерной дискриминации. ООГП 70-х гг. посягал на устои советской власти и потому ценился уголовной средой (как почти всякой российской средой — даже гебешной) как личность крупная, как искатель правды-справедливости. Зэку же сидящему в 80-х по 190-1 инкриминировали, скажем, желание изучать иврит или соблюдать субботу, читать Евангелие или зарубежные религиозные журналы — ну, какая ж он личность рядом с героем, ограбившим три квартиры? Духовное содержание его деятельности? Но мне говорил «грабитель» из Ленинграда: «Мы отбирали наворованное у народа имущество. Шли только на богатые квартиры! А у кого они бога­тые? У тех, кто народ обкрадывает!» Этакие экспроприаторы экс­проприируемого, совьет Робин Гуды!

Грабители даже и в социальным плане ощущали теперь свое превосходство над «новыми» диссидентами.

А уж если слабый политик «пошел на контакт» со следствием (я никого не осуждаю! Есть люди, которым не под силу сопротивляться нажиму в тюрьме. Так они, эти люди, устроены. Я лишь фиксирую распространенный факт), то он становился законной добычей для ка­мерных блатарей, и его «опускали», согласно общим законам тюрь­мы. Подозреваю, что нередко порядок событий был обратным: не гебуха ломала политзэков, отдав их во власть камерных гомиков, а наоборот, ослабевшие или просто случайные в диссидентской среде люди сдавались на допросе следователям, а те, уже по своим кана­лам — для полного завершения успеха, для полной ломки личности подследственного — доводили слух об этом до камеры, сдавая под­давшегося им «политика» камерным блатягам.

Но эти длинные и, не уверен, что особо нужные отступления в сторону от сюжета понадобились мне, чтоб объяснить, почему я в лю­бой камере естественно чувствовал себя «паханом», матерым пре­ступником, которому, как видите, профессиональные воры выделили почетную долю в опедерастивании попавшего в камеры стукачишки.

Что отвечать Виктору Нефедову?

Отказаться? Но отказом я не спасу мальчишку. Его попользуют, правда, без меня, но на моих глазах, и помочь я не смогу. Он явно стукачишко, изнасилование есть установленная воровским законом кара за службу оперу. В камере не найдется ни одного человека, что поддержит меня в нарушении закона, да и чисто физически Виктор Нефедов со мной справится.

Пока раздумываю, что Виктору ответить, сбоку доносится го­лос молодого вора — того, что на этапе спускал штаны перед кара­ульным, показывая шрам над задницей и выпрашивая разрешения отправиться в туалет — мол, почка вырезана.

— Во-время б не заметили, он еще и за стол уселся бы. Ух, на­глые эти пидоры, ух, наглая публика!

Может, он-то нечаянно подсказал ход? Я почувствовал: единст­венная возможность спасти мальчишку — использование присущей россйской ментальное гомофобии плюс игра на воровских законах.

— Виктор, — отвечаю возмущенно, — ты за кого меня прини­маешь? Чтоб я свое тело пачкал об эту мразь?

— Но почему же. — и вот уже он смущен, — а у вас разве?

—. этих тварей так презирают, что не то что за стол, а притро­нуться-то к ним противно. Ты предлагаешь мне мерзость! У нас пидорами считаются оба: и того, кто дает, и того, кто берет.

(Что, к слову, правда.)

— Ну, не понимаю. — Виктор растерялся. — Почему не взять, если можно? У вас их совсем, что ли нет?

— Был один. Но он называл себя «идейный педераст», началь­ству не служил, вел себя в зоне честно, все передавал из зоны в зоны, что наши просили, а это у него просто такая линия в жизни.

Как ни странно, факт доломал вора.

— Правда. Я про такое тоже слыхал, — тянет он. — Значит, у вас так положено. Может быть. Ну, извини, обидеть не хотел. Когда он уходит к себе наверх, говорю соседу-малолетке:

— На месте этого, — тычу пальцем вниз, — умер бы, а не поко­рился. Зачем нужна такая жизнь вообще, как у него?

Знаю, что он внимательно слушает, что говорят наверху. Ночь прошла спокойно. Утром он вылез из-под нар и сказал:

— Чего ты смеешь хотеть? Лезь под нары.

— Должен камере сказать.

— Я не этот самый. Не петух.

— Ты знаешь, что с тобой будет, если соврал?

— Не вру. К оперу ходил — это правда. Но не петух. Девочка, что ли?

Да. Я закона не знал, потому к оперу ходил. А теперь закон и больше ходить не буду,

— Ползи под нары и живи. Никто тебя не тронет, пока дело Н( проверят.

Паренек послушно полез обратно под нары.

Говоря юридическим языком, он был переведен из осужденных в подследственные — по блатному праву, конечно. Это дало право го­ворить с ним на прогулке, не роняя зэковского достоинства.

— Солдат. Мы сп. и тридцать литров спирту. Три года мне дали. Ну, опер вызвал, а я что знал: первый год служил. Приказал к нему ходить, я и ходил. Не знал совсем, что за это полагается.

И, вздохнув, нагловато и бойко добавил:

— Ведь давать им, так же понту никакого нет, правда ведь?

www.sakharov-center.ru

Житомирская областная общественно-деловая газета «ЭХО»

ПАЦАНЫ, ОБЩАК И ПЕТУШИНЫЕ ВОЙНЫ

Воровской мир — одна из самых таинственных субкультур, возникших на территории бывшего СССР за всю его историю. Именно о ней мы и продолжаем наш рассказ, а помогает нам в этом наш земляк, житомирянин Александр Заманский, кандидат юридических наук, ныне пенсионер, а в 70-80-е годы прошлого века — сотрудник пенитенциарной системы на территории нашей области, в середине 80-х защитивший закрытую диссертацию на тему организованной преступности. Итак, слово нашему эксперту.
ВОРЫ И ВЛАСТИ
— Срастание криминальных понятий, денег и власти начало происходить в Советском Союзе задолго до его распада, — рассказывает Александр Петрович. — И во многом предопределило те процессы, которые пожинает Украина, да и не только Украина, но и многие страны бывшего СССР, сегодня. Так, в 1979 году во время воровской сходки в Кисловодске был оформлен «союз» между ворами в законе и «цеховиками» (подпольными предпринимателями), которые обязались выплачивать для преступного сообщества десять процентов от своих доходов. На этой сходке, кстати, присутствовал «цеховик» из Житомира некто Бархат, подпольно производивший «фирменные американские» джинсы. В 1982 году в Тбилиси состоялась еще одна очень важная сходка, на которую воры в законе собрались, чтобы обсудить, будут ли они внедряться во власть. Здесь тоже присутствовал житомирянин — воровской авторитет («козырный фраер») Запад.
Спустя четыре года этот вопрос был поднят снова. Против выступил один из самых уважаемых союзных воров в законе Вася Бриллиант. Он отстаивал положение воровского закона, согласно которому никакого сотрудничества с властями быть не должно. Против позиции Бриллианта выступили грузинские воры. Но определенного решения по этому вопросу не было принято. Вскоре известный вор в законе грузинской национальности Джаба Иоселиани стал одним из ближайших помощников будущего президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе, а впоследствии этот вор в законе стал и министром обороны независимой Грузии. Воры в законе стали настолько популярны в Грузии, что во время одного из опросов школьников 25 процентов из них указали, что хотели бы тоже стать ворами в законе.

ПАЦАНЫ, ШЕСТЕРКИ, ГРОМООТВОДЫ, ТОРПЕДЫ
— Пацаны, шестерки, быки и громоотводы — лагерная прислуга вора в законе, — говорит Александр Заманский. — Нередко они служат законникам и на свободе, но здесь их услуги иного характера. В этом ряду самое выгодное положение у пацанов. К ним относят отрицал, симпатизирующих ворам. Когда вор «размораживает» зону, то есть затевает массовые беспорядки, пацаны служат ударной силой, подстрекая мужиков на пьянство и саботаж. Мужиками (или работягами) называют тех, кто стал на путь исправления, добросовестно работает и не конфликтует с персоналом ИТК. В мужики чаще всего попадают зэки, осужденные впервые, цеховики и расхитители, далекие от примитивной уголовщины. Мужики записываются в актив, пытаясь заслужить досрочное освобождение. В колонии создаются два мощных лагеря из пацанов и мужиков. Новичок, если он не «профессионал», должен принять одну из сторон. Во время лагерных бунтов пацаны по заданию авторитета не пускают мужиков в промзону, спаивают их водкой (иногда насильно) и провоцируют на драки.
Мужики менее организованы и на массовый отпор не идут. Наиболее преданных и авторитетных пацанов воры берут в свое окружение. Особое внимание уделяют молодежи, из которой выковывается достойная смена. Пацана могут признать положенцем, то есть потенциальным кандидатом на воровской венец. Многие клятвы во время коронации начинались словами: «Я, как пацан, который хочет служить воровскому братству…».
Шестерки служат для общих услуг: передают записки, собирают деньги, ежедневно проводят влажную уборку возле нар вора, достают сигареты и спиртное, доносят о непорядке, трудятся за вора в промзоне, обстирывают и даже вслух читают ему книги. На зоне шестерки обязаны защищать вора, исполняя роль телохранителей. В случае его несанкционированного убийства или увечья отвечает пристяжь. Авторитеты часто набирают в прислугу лиц, имеющих опыт охранной деятельности.
Быки — прямые исполнители наказаний. Их также называют солдатами и посылают туда, где нужна грубая физическая сила. К примеру, опустить, отдубасить, а иногда и прикончить неугодного зэка. Ряды быков стараются пополнять здоровенными детинами, которые могут напугать впечатлительного мужика или суку одним своим видом. Умом быки не блещут, среди них даже встречаются дебилы, признанные судебными экспертами психически здоровыми.
Самые опасные среди быков — так называемые торпеды. Это смертники, «камикадзе», которые выполняют задание любой ценой, даже если придется расстаться с жизнью. В торпеды может попасть карточный игрок, проигравший свою жизнь. Такие игры очень популярны у преступников и называются «Три звездочки» (иногда «Три косточки»). Если «камикадзе» отказывается выполнить приказ, то есть вернуть карточный долг, он об этом быстро жалеет. Торпеды могут убивать не только на зоне, но и на воле. Но заказ на ликвидацию должен быть изначально выполним. Если победитель поручит зарезать главу африканской республики или прикончить «объект» на днях где-то в Череповце, когда торпеде еще три года до звонка, — это западло. Иногда торпедам поручают убить милиционера, прокурора или госдеятеля (скажем, депутата). В таких случаях шансы получить «вышку» возрастают до предела. Поэтому перед смертельным коном игроки нередко оговаривают все нюансы.
И наконец последний представитель воровской пристяжи — громоотвод. Он защищает авторитета с юридической стороны — берет на себя его преступления. Подставу стараются проводить очень тщательно и грамотно, так как одних признаний громоотвода для следствия мало. Следователь может пришить и липовое дело, записав плюс в свой актив, но тогда оно имеет большие шансы развалиться на суде. Роль громоотвода могут исполнять шестерки или торпеды, реже быки и пацаны.
Самая презираемая каста зоны — опущенные и обиженные. В нее попадают пассивные гомосексуалисты, лица, осужденные за половые преступления, и жертвы насилия в самой зоне.
Опущенных называют петухами, маргаритками, вафлерами и отводят для них отдельную территорию, так называемый петушиный угол. В казарме петухи ложатся у дверей, в камере — у параши или под нарами. Иногда их заставляют сооружать ширмочки, дабы полностью оградиться от лагерного изгоя. В столовой есть петушиные столы и лавки, где питаются лишь опущенные. Если обычный зэк сядет в петушиное гнездо, он становится законтаченным и лишается былого уважения.
Прибыв в ИТК или СИЗО, опытный уголовник прежде всего выясняет для себя, где ютится обиженная братия, чтобы не сесть в лужу. Петух обычно меченый: одет неопрятно и грязен (ему запрещается мыться в бане и туалетных комнатах вместе со всеми). В столовой он пользуется специальной посудой: в мисках, кружках и ложках сверлятся дырки, и, чтобы суп или чай не выливался, петух затыкает дырку пальцем. Уголовники часто вместо «опустили» говорят «подарили тарелочку с дырочкой».
Опущенным и обиженным поручают самую мерзкую работу: выносить парашу, чистить туалет, помойные ямы. Если петух отказывается, его могут избить ногами (бить руками нельзя), окунуть лицом в парашу или даже убить. Многие опущенные не выдерживают истязаний и сводят счеты с жизнью.
— Разговаривать с петухом — западло, общаться с ним можно лишь половым путем, — продолжает рассказ А. Заманский. — Идти в промзону бедняга обязан в хвосте колонны, ему запрещено приближаться к нормальному зэку ближе, чем на три шага, а тем более — заводить разговор. Петух обязан уступать дорогу, плотно прижимаясь к стене. Любой огрех чреват мордобоем.
Причин для опускания много. Сделать отбросом зоны могут еще в следственном изоляторе, притом лишь за то, что ты нагрубил авторитету или стал качать свои права. Как правило, такое допускают новички, привыкшие командовать на свободе. Бывали случаи, когда «дарили тарелочку с дырочкой» за внешний вид, скажем, за смазливость, жеманность или чрезмерную интеллигентность.
Пассивные гомосексуалисты и насильники малолетних попадали в касту автоматически. Сокамерники еще в СИЗО узнают о сексуальной ориентации и статье, по которой обвиняется «новобранец».
Психиатры, изучавшие внутренний мир маньяков, утверждают, что почти каждый из них бывал жертвой сексуальных домогательств — то ли в армии, то ли в ИТК. Ростовский Чикатило и краснодарский Сливко были опущены в воинской казарме, иркутские маньяки Храпов и Кулик — в лагерной. Наблюдения показали, что большинство сексуальных убийц ранее имели судимость за изнасилование или развращение малолетних.
По мнению психиатров, лагерный обычай сильно усугубляет патологические процессы в психике насильника и в несколько раз обостряет половую агрессию. В петушином гнезде извращенец может превратиться в сексуального убийцу.
Пассивного педераста зона метит татуировкой — выкалывает синяк под глазом или наносит определенный рисунок. Утаить клеймо практически невозможно и петух остается им навсегда.
Прибывая в очередной раз в СИЗО или ИТК, он обязан прежде всего уточнить, где здесь петушиный угол. В случае утаивания и обмана опущенного могут убить те, кого он законтачил своим общением. С петушиным клеймом случались и грустные курьезы. Легкомысленные и законопослушные обыватели выкалывают себе на бедрах, плечах или груди что придется, лишь бы рисунок был покрасивее и позабавнее. Скажем, руку с распустившейся розой, музыкальный инструмент или перстень с сердцем. Очутившись по капризу судьбы среди зэков, они с удивлением слышат в свой адрес: «Вафлер».
Начинается сущий ад, и попробуй докажи, что ты не петух. Зачастую с такой наколкой и впрямь опускают. Дожив до свободы, петухи часто избавляются от татуировки, выжигая ее или меняя сюжет. Но опытный уголовник сразу обратит внимание на «грязный» рисунок и уточнит прошлое по лагерной почте…
К обиженным относят зэков, которых отвергли, но не опустили. Например, законтаченных в общении с петухами, карточных должников, отцеубийц, развратников или просто доходяг, не умеющих за себя постоять. Таких называют парашниками. Они по лагерному рангу выше петухов, но уборка туалета их не минует. Парашника в любой момент могут наградить посудой с дырками.
Опускание — процесс стандартный: двое или трое держат, один насилует. Иногда жертве цепляют на спину порнографический снимок для возбуждения. Если кандидата в петухи скрутить не удалось, пускаются на хитрость. Дождавшись, пока он заснет, зэки мастурбируют на его лицо или проводят членом по губам. После этого по лагерю или СИЗО объявляется, что в полку вафлеров прибыло.
Долгое время опущенные были полностью бесправными. Их ставили ниже легавых, сук и козлов. Но их клан стал приспосабливаться к зоне, создавать свой устав и свою иерархию. Это происходило не во всех лагерях и тюрьмах. Опытные зэки считали, что больше всего петухов на общем и усиленном режимах, и называли такие зоны козлиными. Чем строже режим, утверждали они, тем меньше вафлеров и больше шансов им выжить.
На строгом и особом режимах среди опущенных зачастую имеется петушиный пахан, так называемая «мама». Он распределяет места в петушиных углах, руководит чисткой туалетов и дисциплиной внутри отверженного клана. Он же и поставляет «телок» для прочей уголовной братвы. Беспричинно избивать обиженного или опущенного не принято. Петуха могут ударить за непромытую парашу или попытку завести разговор с авторитетом, но это бывает не так часто: «мама» внимательно следит за порядком и сам наказывает виновного. В нынешних колониях обиженные даже ухитряются в своем углу играть между собой в карты.
Но самым любопытным является то, что петухи, пытаясь выжить, заставили с собой считаться. Они стали защищаться после того, как истязания достигли апогея: их заставляли есть испражнения и языком вылизывать парашу. Доведенная до отчаяния жертва шла на самоубийство, но не обычным путем. Петух выбирал наиболее злобного уголовника и бросался ему на шею, целуя и облизывая. Шокированный зэк убивал или калечил изгоя, но сам становился законтаченным. Былое уважение мигом улетучивалось, и посрамленный уголовник вскоре пополнял ряды обиженных.
Петушиный клан мог реагировать на беспредел и более организованно. Например, петух, проигравший свою жизнь, становился торпедой — исполнял желание победителя. Тот же мог поручить должнику законтачить авторитета, допустившего беспредел. Выбора у торпеды не оставалось — должника за отказ прикончили бы сами петухи.
Выйдя из ИТК на свободу, парашники, козлы и петухи становились серьезной опасностью для воров. Лагерные унижения порождали у большинства из них чувство ненависти, а у многих — желание отомстить. Опущенные бандиты вновь брались за оружие и начинали охотиться за ворами и их окружением: шестерками, быками, пацанами. Порой погибали те, кто лишь упоминал о своей связи с ворами.
Вор из Киева по кличке Слон был застрелен возле села Ставище Житомирской области на следующий день после возвращения из ИТК — в июне 1987 года. В него пустили две пули, причем в пах. Вор умер от потери крови. По мнению оперативников, его прикончил некто Бобров, отбывавший наказание в той же ИТК. Лагерная оперчасть выяснила, что Боброва дважды опускали. При задержании убийца застрелился.
Лидер тогда еще ворошиловградской, а ныне луганской преступной группировки Гриша Цыган, промышлявший на всей территории Донбасса и, кстати, в том числе и на территории Житомирской области (Коростень) в начале 90-х, враждовавший с законниками и погибший от руки неизвестного убийцы, привлекал в ряды своих боевиков бывших зэков, изнасилованных в лагерях. Такие бойцы охотнее истребляли воровскую братву — ненависть побеждала страх перед ворами.

«БЛАГО ВОРОВСКОЕ»
Воровской клан напоминает громадное предприятие с мощным капиталом, опытными кадрами, региональными представителями и уставом, — рассказывает Александр Петрович. — Управляет фирмой воровской совет — сходняк. Как и любая фирма, воровской клан имеет свои кассы. Общаки бывают двух видов — лагерные и свободные.
Лагерная касса («благо воровское») формируется внутри зоны и служит для грева карцеров и изоляторов, подкупа «кумов» (начальников зоновской оперчасти), закупок спиртного и наркотиков, а также для личных расходов лидера. В каждом отряде существуют шнифты — местные кассы, за которые головой отвечают шнифтари — группа зэков, назначенных вором в законе. Они и собирают со всего отряда дань на общак: сигареты, чай, продукты, деньги и разную туалетную утварь. Размер дани устанавливает сходка. Помимо общих поборов, берется налог с карточных игр. В 70-х годах за каждый стук (игру) в очко зэки отчисляли рубль, буру — два рубля, терц — пять. Налог оплачивал проигравший.
Но основной приход в лагерный общак был из свободных касс, расположенных на воле. Они грели целые зоны небольшими суммами, но регулярно. Воровская дорога принимает деньги почти ежедневно. До 70-х годов в общак платили не только зэки, но и целые лагеря. Суммы были небольшие — до 150-200 рублей с зоны. Таким образом, ИТК общего, усиленного и строгого режимов грели зоны особого и крытого (тюремного) содержания. После того как свободные общаки превратились в мощные финансовые структуры, такая необходимость отпала.
В первые годы своего существования свободный общак пополнялся добровольными взносами воров. Своим уловом делились карманники, грабители, домушники, фальшивомонетчики, шулеры и прочий уголовный элемент. Собранные деньги на очередном сходняке клали в тайник. Им мог служить сейф, спрятанный в каком-то заброшенном месте. Воры выбирали кассира и вручали ему ключи от сейфа. Хранитель общака только тем и занимался, что оберегал кассу.
Разумеется, хранилище было символическим: любой шнифер или медвежатник (взломщик сейфов), знающий о тайнике, мог в считанные минуты его распечатать. Но воровская касса была «знаменем полка». Любого, кто надругается над общаком — запустит лапу или обчистит, ждала смерть. Когда воровские ревизоры выявляли недостачу, начиналось целое расследование. Обычно спрашивали с кассира. Иногда общаковские деньги замораживали — клали на длительное хранение. Например, их могли закопать на кладбище под видом свежей могилы. Был случай, когда в 50-х годах кассир тайком взял из общака небольшую сумму. Пропажа обнаружилась случайно. Вор божился, что собирался вернуть деньги через неделю, после воровского скока (кражи). Братва понимающе кивала, но кассира все же убила. Новые законники переносят эмоции на второй план, предпочитая им четкий экономический расчет. Когда один вор вернулся из тюрьмы и купил на общаковские деньги без ведома братвы трехэтажный особняк, сходняк пожурил его за западло. Затем ему было приказано продать дом, вернуть в общак деньги и заплатить штраф, который был вдвое выше самого долга. На все давались сутки. Опешивший вор просил уменьшить штраф или хотя бы дать отсрочку, но братва не отступила. Чтобы не умереть, он воспользовался своим правом законника и взял из общака кредит под бешеные проценты. Погасив долг, вор стал работать на возвращение кредита. Говорят, что он все-таки расплатился и остался жив.
Современные свободные общаки могут существовать в виде легальной финансовой структуры, но в основном их прячут в глубокое подполье. Банковский счет могут арестовать, к наличности же подобраться почти невозможно. Поэтому воры стараются хранить наличность, причем в твердой валюте, которая в меньшей степени подвержена инфляции. Такую кассу охраняют не один и не два человека. Число хранителей свободного общака порой достигает двадцати бойцов, которых выбирают на сходняке. Стеречь кассу — дело почетное и довольно прибыльное. Эту миссию поручают фанатикам, самым преданным воровскому делу законникам. О месте хранения денег и способе их получения знает лишь охрана (ее называют сообщаковой братвой). Она ложится на дно и живет на конспиративных квартирах по фальшивым паспортам. Система безопасности общака продумывается настолько, что заговор внутри сообщаковой братвы ничего не даст. Притом воры-охранники имеют право убить любого законника, даже самого авторитетного, который попытается запустить руку в кассу.
Разрешаются разборки и внутри охраны, вплоть до ликвидации. Лагерный общак не идет ни в какое сравнение со свободным общаком, который оперирует миллионами долларов. Один авторитетнейший законник после прибытия в США получил от долгопрудненских воров почти 400 тысяч долларов для «поддержания штанов». Говорят, что, получив сумму, вор разочарованно вздохнул: он ожидал больше. Свободный общак финансирует крупнейшие операции наркобизнесменов, подкупает должностных лиц высокого ранга, выплачивает пенсии семьям погибших авторитетов, оплачивает услуги осведомителей в органах МВД и прокуратуры. Деньгами местного общака распоряжается воровская община, состоящая из нескольких законников; судьбу региональной кассы, из которой финансируются крупномасштабные преступные операции, решает региональный сходняк.
Огромные суммы воровской мир тратит на экономический шпионаж. Высококлассные спецы, большинство из которых получили знания (и звания) в школах МВД, КГБ и ГРУ, проводят «рентген» заводов, концернов, страховых компаний, МП, ТОО, ООО, получая об объекте все данные. Досье с информацией о мощностях, фактической деятельности, активах, месячном и годовом обороте, прибыли, автомобиле руководителя и его любимых сигаретах, а также вся компра кладутся на стол «крестного отца». Рука аналитика уже отметила слабые звенья и вписала рекомендации.
Вадим КИПЛИНГ

www.exo.net.ua